Этот день в истории.
12 декабря родился Николай Карамзин.
"Чистая, высокая слава Карамзина принадлежит России".
(с) А. С. ПушкинПоказать ещё
Никола́й Миха́йлович Карамзи́н (1 (12) декабря 1766, родовое поместье Знаменское, село Михайловка Симбирской губернии) — 22 мая (3 июня) 1826, Санкт-Петербург) — выдающийся историк, крупнейший русский литератор эпохи сентиментализма, прозванный русским Стерном.
Литературный критик Лиза Биргер рассказывает о Николае Карамзине, который сотворил себя сам, буквально из ничего, и стал отцом русского сентиментализма, русской истории и русской утопии.
На первый взгляд Николай Карамзин был человеком скучным. Благополучный и скучноватый архивный сиделец из бедного, но благородного семейства, не испытавший в жизни никаких больших потрясений. Он запомнился современникам прежде всего своей чистой, по выражению Гоголя, благоустроенной душой, что по нашим временам совсем не звучит как комплимент.
И все же совсем рядом есть другой Карамзин, честный настолько, что его прямоту можно возвести в литературный принцип; не тратящий слов понапрасну, так что слог его после бурно цветущего XVIII века казался даже суховатым; придумавший силой гигантского историко-архивного усилия Россию, которая была, есть и, возможно, еще будет, потому что уж какого сентиментализма у Карамзина не отнять, так это веры в утопию, в лучшую идеальную Россию, которая (кто знает) ждет нас в конце пути.
Этот не слишком яркий человек был отцом не только русского сентиментализма, но и, например, первым автором европейской русской прозы («Письма русского путешественника»), первым отечественным автором Young adult (вспомнить ту же самую «Бедную Лизу» или ранние повести для журнала «Детское чтение для сердца и разума»), отцом русской истории («История государства Российского») и немного русской утопии. Он был еще и первым русским писателем, что жил на доходы от литературного творчества, первым москвоведом, популяризатором буквы «ё» и влиятельным журнальным издателем. Но прежде всего он был человеком, который сотворил себя сам, буквально из ничего. Об этом написана одна из лучших филологических книг ХХ века, «Сотворение Карамзина» Юрия Лотмана, вся посвященная чуду карамзинского самосотворения: человек, «родившийся с великими способностями», решил «сотворить себя хорошим писателем» — и преуспел.
Карамзин «self made»
Карамзин — это от татарского «кара мурза», то есть черный господин, так звали татарского князя, перешедшего много столетий назад на русскую службу. Род симбирского помещика, отставного капитана Михаила Егоровича, был почетный, но обедневший. Мать будущего историографа, Екатерина Петровна, умерла в 1769 году, когда Николаю было только три года, и он едва ее помнил. Но от матери осталась немаленькая библиотека русских романов — и пока русская знать зачитывалась французской прозой, он глотал повести о преодолевающей препятствия любви, память о которых сохранил и воспел позже, например, в автобиографии «Рыцарь нашего времени».
Его бонной была русская нянька, его учителем словесности — деревенский дьячок, учивший его грамоте по «Часослову», его пейзажами — волжские просторы, которые он позже воспоет в стихах («Теки, Россию украшая; Шуми, священная река»), а первым религиозным откровением — встреча с медведем, который готов был задрать четырехлетнего Николая, но поражен был молнией с небес. Как тут было не уверовать в высшие силы? Если уж бог не экономит на нас свои молнии, то, несомненно, и земной его посланник, государь император, не просто так занимает свое место. Во всем мире была какая-то уютная, понятная логика, следовало ее только разгадать.
Николай Михайлович Карамзин имел славу одного из самых образованных людей своего времени. Год он отучился в частном пансионе в Симбирске, затем был отправлен в Москву и поступил в частный пансион Иоганна Шадена, одного из первых профессоров Московского университета, где в совершенстве овладел французским и немецким, где также изучал древние языки, а прежде всего логику, философию и этику. Шаден считал, что основательное гуманитарное образование необходимо подкреплять «воспитанием сердца». Воспитывалось сердце прежде всего сентиментальными притчами Христиана Геллерта, немецкого поэта-моралиста.
В пансионе Шадена Карамзин провел три года, и хотя мечтал отправиться из него прямо в Московский университет, а еще лучше в Лейпциг, где преподавал сам Геллерт, планы пришлось поменять. Против был отец — он хотел, чтобы сын, как и все Карамзины, поступил на военную службу. В Преображенский полк отпрыск был записан еще восьмилетним, но повоевать ему так и не пришлось — оказалось, чтобы попасть на передовую, надо дать взятку полковому секретарю, а у Карамзина денег не хватило бы даже на офицерский мундир. Да и взяток он, прославившийся своей честностью, ни тогда, ни позже не давал. А прослужил в итоге всего полгода, в конце которых отца не стало, и Карамзин, оплакав свое сиротство, вложил меч в ножны («Россия, торжествуй, сказал я, без меня!»), вооружился чернильницей и пером и отправился на литературный фронт — в Москву.
Оказалось, чтобы попасть на передовую, надо дать взятку полковому секретарю, а у Карамзина денег не хватило бы даже на офицерский мундир. Да и взяток он, прославившийся своей честностью, ни тогда, ни позже не давал.
Превратиться из домашнего самоучки в настоящего ученого Карамзин сумел благодаря тому, что не прекращал учиться до конца жизни, по выражению Пушкина, «уже в тех летах, когда для обыкновенных людей круг образования и познаний давно окончен и хлопоты по службе заменяют усилия к просвещению». В середине 1780-х, в начале своей литературной жизни, он стал одним из издателей журнала «Детское чтение», занимался переводами, например, одним из первых перевел на русский Шекспира, трагедию «Юлий Цезарь», весь тираж которой был после уничтожен цензурой.
Для «Детского чтения» он писал стихи и сочинял короткие сентиментальные рассказы, которые одновременно пугали родителей недетскими страстями и ими же, очевидно, манили. Наконец, закончив домашнее обучение, как и положено после университетов, Карамзин отправился за границу. Для этого заложил отцовское имение и, как сам весело вспоминал позже, отказался от ужинов в пользу книг — и собрал в итоге неплохую библиотеку. Тем ужаснее, что большей ее части суждено было сгореть в московском пожаре.
Путешествие в Европу, или Туда и обратно
Путешествие за границу началось в 1789 году и совпало с Французской революцией — Карамзин успел пообщаться и с ее героями, и с простыми европейцами. По следам этой поездки написаны «Письма русского путешественника», книга, которая и без всякой «Бедной Лизы» вывела Карамзина в первые ряды русской прозы. Незаслуженно забытые сегодня «Письма», по мнению многих исследователей, первая настоящая европейская прозаическая книга в русской литературе. Сегодня поражаешься тому, как ясно и просто они написаны — читать легко, а стиль кажется лишь слегка устаревшим даже столетия спустя. Но для читателя того времени важнее было другое: на каждом этапе своего пути Карамзин задавался вопросами «Что это?» и «Как это относится ко мне как к русскому человеку?».
Его книга лишена как преклонения перед Западом, так и отвращения к нему. Попробуйте сами представить, что значит быть во Франции в разгар революции и не написать агитку! Отсюда рождается та самая беспристрастность, что сделала его в итоге отцом русской истории, редкое умение стоять над схваткой, вне схватки. Именно оно и сделало «Историю государства Российского» таким очевидным литературным хитом. Впрочем, как мы помним, один хит из-под пера Карамзина вышел все-таки раньше.
Первый русский Young adult
В 1791 году Карамзин вернулся в Москву и принялся издавать собственный журнал. «Московский журнал» стал практически первым русским литературным изданием. Журналы XVIII века были скорее похожи на альманахи: истории с продолжением. Карамзин же стал издавать журнал о духе времени: с рецензиями, критическими статьями о литературе и театре. И, конечно, именно в нем в 1792 году была напечатана «Бедная Лиза», можно сказать, первый русский Young adult.
Небольшая повесть поразила читателей сразу в нескольких отношениях. Во-первых, она была написана просто. Так просто, что казалось, будто Карамзин не знает высокого штиля, путая его с простонародным. (Ему это еще припомнят, когда выйдет его многотомная «История», укажут, что славный писатель русский не умеет писать на русском языке: «самовольное перо его смешало старый язык с новым, книжный с разговорным, высокий с простым».)
Во-вторых, героиня погибала — ее короткая судьба противоречила всем романам прошедшего столетия, где героиня хранила невинность до конца (даже в султанских гаремах), чтобы в финале воссоединиться с возлюбленным. Наконец, повесть просто тонула в чувствах. И не только любовных — тут еще есть чувства старушки-матери или, например, чувственное признание рассказчика в любви к Москве.
Небольшая повесть поразила читателей сразу в нескольких отношениях. Во-первых, она была написана просто. Так просто, что казалось, будто Карамзин не знает высокого штиля, путая его с простонародным
Как много в этом звуке
Как писателя, Карамзина выковала Москва, ее немецкие профессора, масонские ложи и литературные кружки. И он всегда платил ей взаимностью. «Бедная Лиза» буквально открывается со взгляда на «сию ужасную громаду домов и церквей, которая представляется глазам в образе величественного амфитеатра: великолепная картина, особливо когда светит на нее солнце, когда вечерние лучи его пылают на бесчисленных златых куполах, на бесчисленных крестах, к небу возносящихся! Внизу расстилаются тучные, густо-зеленые цветущие луга, а за ними, по желтым пескам, течет светлая река, волнуемая легкими веслами рыбачьих лодок или шумящая под рулем грузных стругов, которые плывут от плодоноснейших стран Российской империи и наделяют алчную Москву хлебом». «Бедная Лиза» сделала Москву модной, на ее холмы, столь красочно описанные в повести, случилось нашествие живописцев.
Уже в следующем веке, после того как эту живописную Москву почти полностью уничтожил пожар 1812 года, Карамзин напишет для вдовствующей императрицы практически первый московский путеводитель, «Записку о московских достопамятностях». Там он воспоет Москву как истинную столицу России: «средоточие царства, всех движений торговли, промышленности, ума гражданского». А заканчивая «Историю государства Российского», будет мечтать на вырученные деньги купить себе домик в Москве, а для роскоши и землицу для огородов: «пить чай и мирно беседовать вдвоем или втроем. Ось мира будет вертеться и без нас».
Начальник над историей
Какого Карамзина ни возьми, сочинителя сентиментальных поучительных историй из XVIII века или патриотического историка из века ХIХ, в нем неизменна была уверенность в божественном пригляде над миром. И если не над миром в целом, то уж над русским миром наверняка. Даже в конце жизни, разочаровавшись в попытках разумного ее устройства, он вздохнет, что историей на самом деле управляет «палица, а не книга», но тут же оговорится, что палицу и ту дает людям бог: сила выше всего, кроме бога, дающего силу. А уж в начале своего пути он свято верил, что «люди, уверясь нравственным образом в изящности законов чистого разума, начнут исполнять их в точности, и под сению мира, в крове тишины и спокойствия, насладятся истинными благами жизни».
Из этой веры родился грандиозный замысел — написать «Историю государства Российского», собрать документ торжества чистого разума — и самодержавия, конечно же, — из источников, в которые кроме него никто не заглядывает. В 1803 году Александр I пожаловал Карамзину титул «историографа» и две тысячи рублей годового жалования. И тот полностью отошел от литературы, чтобы посвятить себя истории. Первым плодом его исторической деятельности была «Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях».
В 1811 году он подал Александру I этот краткий курс истории России с рекомендациями на будущее царствие: «Мудрость целых веков нужна для утверждения власти: один час народного исступления разрушает основу ее, которая есть уважение нравственное к сану властителей». Записка поначалу императора здорово разозлила, но пять лет спустя, отказавшись от большинства своих либералистских реформ, царь сам призвал Карамзина и даже подружился с ним — поселил в китайский домик в Царском Селе, чтобы в любой момент постучать в дверь для продолжительных бесед о судьбах России.
В каком-то смысле двенадцатитомная «История государства Российского» была тоже написана лично для государя. У Карамзина было государево разрешение печататься в военной типографии, в обход цензуры. Хотя цензор рвался вымарать из нее страницы, а в случае Ивана Грозного так лучше всю книгу, ведь именно Карамзин впервые рассказал обо всех его злодеяниях, показав, что и самодержец может быть самодуром, и эта мысль, в частности, повела декабристов на Сенатскую площадь.
«Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка — Коломбом».
Можно сказать, что с государем ему повезло, и историограф отвечал Александру взаимностью: «Люблю только любить Государя», — писал он в одном из поздних писем. Одной из причин, почему государь так доверял Карамзину, был проповедуемый историографом принцип исторической беспристрастности: «выдуманная речь безобразит Историю». Пушкин говорил: «„История государства Российского“ есть не только создание великого писателя, но и подвиг честного человека», — именно потому, что понимал, какой бесконечно ответственной задачей было писать «Историю» буквально лично для государя — и до последней буквы оставаться в ней беспристрастным.
Но сочиняя «Историю государства Российского» для государя, Карамзин и представить себе не мог ее грандиозного успеха у публики. Тираж в 3000 экземпляров, по тем временам казавшийся немыслимым, разошелся чуть ли не в месяц. Пушкин описывал, как долгое время ни в одном салоне ни о чем другом не говорили: «Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка — Коломбом». Вяземский рассказывал, как граф Толстой-Американец «прочел одним духом восемь томов Карамзина и после часто говорил, что только от чтения Карамзина узнал он, какое значение имеет слово Отечество, и получил сознание, что у него Отечество есть».
Сам Карамзин в предисловии к первым томам говорил, что каждый гражданин должен читать Историю: она «мирит его с несовершенством видимого порядка вещей, как с обыкновенным явлением во всех веках». И сама мысль о несовершенстве была крамольна, какое уж несовершенство в самодержавии. Может, именно поэтому Карамзин никогда не собирался заводить своих читателей до Петра Первого и Екатерины Великой — царей, в которых видел не меньше недостатков, чем достоинств, но жаловался на них только Александру лично.
#Библиобус #Книги #Чтение #Литература #День_в_истории #Карамзин #12декабря
Источники:
Википедия
Лиза и ее государство: как Николай Карамзин придумал русский сентиментализм и русскую историю
Ещё по теме:
"Вижу опасность, но еще не вижу погибели!" Все прошлые юбилеи Карамзина предшествовали большим потрясениям
Почему «История государства Российского» — это первый русский роман
В помощь школьнику. 9 класс. Н. М. Карамзин. «Бедная Лиза» (1792)
Николай Карамзин и Екатерина Колыванова: от судьбы не спрячешься даже в библиотеке
Ловец слов: почему путешествие Николая Карамзина в Европу изменило русский язык
12 декабря родился Николай Карамзин.
"Чистая, высокая слава Карамзина принадлежит России".
(с) А. С. ПушкинПоказать ещё
Никола́й Миха́йлович Карамзи́н (1 (12) декабря 1766, родовое поместье Знаменское, село Михайловка Симбирской губернии) — 22 мая (3 июня) 1826, Санкт-Петербург) — выдающийся историк, крупнейший русский литератор эпохи сентиментализма, прозванный русским Стерном.
Литературный критик Лиза Биргер рассказывает о Николае Карамзине, который сотворил себя сам, буквально из ничего, и стал отцом русского сентиментализма, русской истории и русской утопии.
На первый взгляд Николай Карамзин был человеком скучным. Благополучный и скучноватый архивный сиделец из бедного, но благородного семейства, не испытавший в жизни никаких больших потрясений. Он запомнился современникам прежде всего своей чистой, по выражению Гоголя, благоустроенной душой, что по нашим временам совсем не звучит как комплимент.
И все же совсем рядом есть другой Карамзин, честный настолько, что его прямоту можно возвести в литературный принцип; не тратящий слов понапрасну, так что слог его после бурно цветущего XVIII века казался даже суховатым; придумавший силой гигантского историко-архивного усилия Россию, которая была, есть и, возможно, еще будет, потому что уж какого сентиментализма у Карамзина не отнять, так это веры в утопию, в лучшую идеальную Россию, которая (кто знает) ждет нас в конце пути.
Этот не слишком яркий человек был отцом не только русского сентиментализма, но и, например, первым автором европейской русской прозы («Письма русского путешественника»), первым отечественным автором Young adult (вспомнить ту же самую «Бедную Лизу» или ранние повести для журнала «Детское чтение для сердца и разума»), отцом русской истории («История государства Российского») и немного русской утопии. Он был еще и первым русским писателем, что жил на доходы от литературного творчества, первым москвоведом, популяризатором буквы «ё» и влиятельным журнальным издателем. Но прежде всего он был человеком, который сотворил себя сам, буквально из ничего. Об этом написана одна из лучших филологических книг ХХ века, «Сотворение Карамзина» Юрия Лотмана, вся посвященная чуду карамзинского самосотворения: человек, «родившийся с великими способностями», решил «сотворить себя хорошим писателем» — и преуспел.
Карамзин «self made»
Карамзин — это от татарского «кара мурза», то есть черный господин, так звали татарского князя, перешедшего много столетий назад на русскую службу. Род симбирского помещика, отставного капитана Михаила Егоровича, был почетный, но обедневший. Мать будущего историографа, Екатерина Петровна, умерла в 1769 году, когда Николаю было только три года, и он едва ее помнил. Но от матери осталась немаленькая библиотека русских романов — и пока русская знать зачитывалась французской прозой, он глотал повести о преодолевающей препятствия любви, память о которых сохранил и воспел позже, например, в автобиографии «Рыцарь нашего времени».
Его бонной была русская нянька, его учителем словесности — деревенский дьячок, учивший его грамоте по «Часослову», его пейзажами — волжские просторы, которые он позже воспоет в стихах («Теки, Россию украшая; Шуми, священная река»), а первым религиозным откровением — встреча с медведем, который готов был задрать четырехлетнего Николая, но поражен был молнией с небес. Как тут было не уверовать в высшие силы? Если уж бог не экономит на нас свои молнии, то, несомненно, и земной его посланник, государь император, не просто так занимает свое место. Во всем мире была какая-то уютная, понятная логика, следовало ее только разгадать.
Николай Михайлович Карамзин имел славу одного из самых образованных людей своего времени. Год он отучился в частном пансионе в Симбирске, затем был отправлен в Москву и поступил в частный пансион Иоганна Шадена, одного из первых профессоров Московского университета, где в совершенстве овладел французским и немецким, где также изучал древние языки, а прежде всего логику, философию и этику. Шаден считал, что основательное гуманитарное образование необходимо подкреплять «воспитанием сердца». Воспитывалось сердце прежде всего сентиментальными притчами Христиана Геллерта, немецкого поэта-моралиста.
В пансионе Шадена Карамзин провел три года, и хотя мечтал отправиться из него прямо в Московский университет, а еще лучше в Лейпциг, где преподавал сам Геллерт, планы пришлось поменять. Против был отец — он хотел, чтобы сын, как и все Карамзины, поступил на военную службу. В Преображенский полк отпрыск был записан еще восьмилетним, но повоевать ему так и не пришлось — оказалось, чтобы попасть на передовую, надо дать взятку полковому секретарю, а у Карамзина денег не хватило бы даже на офицерский мундир. Да и взяток он, прославившийся своей честностью, ни тогда, ни позже не давал. А прослужил в итоге всего полгода, в конце которых отца не стало, и Карамзин, оплакав свое сиротство, вложил меч в ножны («Россия, торжествуй, сказал я, без меня!»), вооружился чернильницей и пером и отправился на литературный фронт — в Москву.
Оказалось, чтобы попасть на передовую, надо дать взятку полковому секретарю, а у Карамзина денег не хватило бы даже на офицерский мундир. Да и взяток он, прославившийся своей честностью, ни тогда, ни позже не давал.
Превратиться из домашнего самоучки в настоящего ученого Карамзин сумел благодаря тому, что не прекращал учиться до конца жизни, по выражению Пушкина, «уже в тех летах, когда для обыкновенных людей круг образования и познаний давно окончен и хлопоты по службе заменяют усилия к просвещению». В середине 1780-х, в начале своей литературной жизни, он стал одним из издателей журнала «Детское чтение», занимался переводами, например, одним из первых перевел на русский Шекспира, трагедию «Юлий Цезарь», весь тираж которой был после уничтожен цензурой.
Для «Детского чтения» он писал стихи и сочинял короткие сентиментальные рассказы, которые одновременно пугали родителей недетскими страстями и ими же, очевидно, манили. Наконец, закончив домашнее обучение, как и положено после университетов, Карамзин отправился за границу. Для этого заложил отцовское имение и, как сам весело вспоминал позже, отказался от ужинов в пользу книг — и собрал в итоге неплохую библиотеку. Тем ужаснее, что большей ее части суждено было сгореть в московском пожаре.
Путешествие в Европу, или Туда и обратно
Путешествие за границу началось в 1789 году и совпало с Французской революцией — Карамзин успел пообщаться и с ее героями, и с простыми европейцами. По следам этой поездки написаны «Письма русского путешественника», книга, которая и без всякой «Бедной Лизы» вывела Карамзина в первые ряды русской прозы. Незаслуженно забытые сегодня «Письма», по мнению многих исследователей, первая настоящая европейская прозаическая книга в русской литературе. Сегодня поражаешься тому, как ясно и просто они написаны — читать легко, а стиль кажется лишь слегка устаревшим даже столетия спустя. Но для читателя того времени важнее было другое: на каждом этапе своего пути Карамзин задавался вопросами «Что это?» и «Как это относится ко мне как к русскому человеку?».
Его книга лишена как преклонения перед Западом, так и отвращения к нему. Попробуйте сами представить, что значит быть во Франции в разгар революции и не написать агитку! Отсюда рождается та самая беспристрастность, что сделала его в итоге отцом русской истории, редкое умение стоять над схваткой, вне схватки. Именно оно и сделало «Историю государства Российского» таким очевидным литературным хитом. Впрочем, как мы помним, один хит из-под пера Карамзина вышел все-таки раньше.
Первый русский Young adult
В 1791 году Карамзин вернулся в Москву и принялся издавать собственный журнал. «Московский журнал» стал практически первым русским литературным изданием. Журналы XVIII века были скорее похожи на альманахи: истории с продолжением. Карамзин же стал издавать журнал о духе времени: с рецензиями, критическими статьями о литературе и театре. И, конечно, именно в нем в 1792 году была напечатана «Бедная Лиза», можно сказать, первый русский Young adult.
Небольшая повесть поразила читателей сразу в нескольких отношениях. Во-первых, она была написана просто. Так просто, что казалось, будто Карамзин не знает высокого штиля, путая его с простонародным. (Ему это еще припомнят, когда выйдет его многотомная «История», укажут, что славный писатель русский не умеет писать на русском языке: «самовольное перо его смешало старый язык с новым, книжный с разговорным, высокий с простым».)
Во-вторых, героиня погибала — ее короткая судьба противоречила всем романам прошедшего столетия, где героиня хранила невинность до конца (даже в султанских гаремах), чтобы в финале воссоединиться с возлюбленным. Наконец, повесть просто тонула в чувствах. И не только любовных — тут еще есть чувства старушки-матери или, например, чувственное признание рассказчика в любви к Москве.
Небольшая повесть поразила читателей сразу в нескольких отношениях. Во-первых, она была написана просто. Так просто, что казалось, будто Карамзин не знает высокого штиля, путая его с простонародным
Как много в этом звуке
Как писателя, Карамзина выковала Москва, ее немецкие профессора, масонские ложи и литературные кружки. И он всегда платил ей взаимностью. «Бедная Лиза» буквально открывается со взгляда на «сию ужасную громаду домов и церквей, которая представляется глазам в образе величественного амфитеатра: великолепная картина, особливо когда светит на нее солнце, когда вечерние лучи его пылают на бесчисленных златых куполах, на бесчисленных крестах, к небу возносящихся! Внизу расстилаются тучные, густо-зеленые цветущие луга, а за ними, по желтым пескам, течет светлая река, волнуемая легкими веслами рыбачьих лодок или шумящая под рулем грузных стругов, которые плывут от плодоноснейших стран Российской империи и наделяют алчную Москву хлебом». «Бедная Лиза» сделала Москву модной, на ее холмы, столь красочно описанные в повести, случилось нашествие живописцев.
Уже в следующем веке, после того как эту живописную Москву почти полностью уничтожил пожар 1812 года, Карамзин напишет для вдовствующей императрицы практически первый московский путеводитель, «Записку о московских достопамятностях». Там он воспоет Москву как истинную столицу России: «средоточие царства, всех движений торговли, промышленности, ума гражданского». А заканчивая «Историю государства Российского», будет мечтать на вырученные деньги купить себе домик в Москве, а для роскоши и землицу для огородов: «пить чай и мирно беседовать вдвоем или втроем. Ось мира будет вертеться и без нас».
Начальник над историей
Какого Карамзина ни возьми, сочинителя сентиментальных поучительных историй из XVIII века или патриотического историка из века ХIХ, в нем неизменна была уверенность в божественном пригляде над миром. И если не над миром в целом, то уж над русским миром наверняка. Даже в конце жизни, разочаровавшись в попытках разумного ее устройства, он вздохнет, что историей на самом деле управляет «палица, а не книга», но тут же оговорится, что палицу и ту дает людям бог: сила выше всего, кроме бога, дающего силу. А уж в начале своего пути он свято верил, что «люди, уверясь нравственным образом в изящности законов чистого разума, начнут исполнять их в точности, и под сению мира, в крове тишины и спокойствия, насладятся истинными благами жизни».
Из этой веры родился грандиозный замысел — написать «Историю государства Российского», собрать документ торжества чистого разума — и самодержавия, конечно же, — из источников, в которые кроме него никто не заглядывает. В 1803 году Александр I пожаловал Карамзину титул «историографа» и две тысячи рублей годового жалования. И тот полностью отошел от литературы, чтобы посвятить себя истории. Первым плодом его исторической деятельности была «Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях».
В 1811 году он подал Александру I этот краткий курс истории России с рекомендациями на будущее царствие: «Мудрость целых веков нужна для утверждения власти: один час народного исступления разрушает основу ее, которая есть уважение нравственное к сану властителей». Записка поначалу императора здорово разозлила, но пять лет спустя, отказавшись от большинства своих либералистских реформ, царь сам призвал Карамзина и даже подружился с ним — поселил в китайский домик в Царском Селе, чтобы в любой момент постучать в дверь для продолжительных бесед о судьбах России.
В каком-то смысле двенадцатитомная «История государства Российского» была тоже написана лично для государя. У Карамзина было государево разрешение печататься в военной типографии, в обход цензуры. Хотя цензор рвался вымарать из нее страницы, а в случае Ивана Грозного так лучше всю книгу, ведь именно Карамзин впервые рассказал обо всех его злодеяниях, показав, что и самодержец может быть самодуром, и эта мысль, в частности, повела декабристов на Сенатскую площадь.
«Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка — Коломбом».
Можно сказать, что с государем ему повезло, и историограф отвечал Александру взаимностью: «Люблю только любить Государя», — писал он в одном из поздних писем. Одной из причин, почему государь так доверял Карамзину, был проповедуемый историографом принцип исторической беспристрастности: «выдуманная речь безобразит Историю». Пушкин говорил: «„История государства Российского“ есть не только создание великого писателя, но и подвиг честного человека», — именно потому, что понимал, какой бесконечно ответственной задачей было писать «Историю» буквально лично для государя — и до последней буквы оставаться в ней беспристрастным.
Но сочиняя «Историю государства Российского» для государя, Карамзин и представить себе не мог ее грандиозного успеха у публики. Тираж в 3000 экземпляров, по тем временам казавшийся немыслимым, разошелся чуть ли не в месяц. Пушкин описывал, как долгое время ни в одном салоне ни о чем другом не говорили: «Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка — Коломбом». Вяземский рассказывал, как граф Толстой-Американец «прочел одним духом восемь томов Карамзина и после часто говорил, что только от чтения Карамзина узнал он, какое значение имеет слово Отечество, и получил сознание, что у него Отечество есть».
Сам Карамзин в предисловии к первым томам говорил, что каждый гражданин должен читать Историю: она «мирит его с несовершенством видимого порядка вещей, как с обыкновенным явлением во всех веках». И сама мысль о несовершенстве была крамольна, какое уж несовершенство в самодержавии. Может, именно поэтому Карамзин никогда не собирался заводить своих читателей до Петра Первого и Екатерины Великой — царей, в которых видел не меньше недостатков, чем достоинств, но жаловался на них только Александру лично.
#Библиобус #Книги #Чтение #Литература #День_в_истории #Карамзин #12декабря
Источники:
Википедия
Лиза и ее государство: как Николай Карамзин придумал русский сентиментализм и русскую историю
Ещё по теме:
"Вижу опасность, но еще не вижу погибели!" Все прошлые юбилеи Карамзина предшествовали большим потрясениям
Почему «История государства Российского» — это первый русский роман
В помощь школьнику. 9 класс. Н. М. Карамзин. «Бедная Лиза» (1792)
Николай Карамзин и Екатерина Колыванова: от судьбы не спрячешься даже в библиотеке
Ловец слов: почему путешествие Николая Карамзина в Европу изменило русский язык
1792